Алексей Петрович Арцыбушев. Имя это вряд ли что скажет даже искушенному читателю. Но, уверен, стоит лишь перечислить то, к чему он был причастен за свою более чем 90-летнюю жизнь, многим он окажется человеком весьма близким. Впрочем, судите сами…
Внук министра юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова, сын тайной монахини в миру м. Таисии, родился он в Дивееве, в доме Михаила Васильевича Мантурова — одного из создателей этого любимого детища преподобного Серафима.
1919 — Родился в с. Дивеево Нижегородской губернии. Отец – Петр Арцыбушев. Мать – Татьяна Александровна Арцыбушева (урожденная Хвостова, в монашесте Таисия), дочь министра юстиции царского правительства Александра Алексеевича Хвостова.
1921 — Смерть отца.
1930 — Ссылка вместе с матерью в Муром.
1936–1939 — Учеба в Московском художественно-полиграфическом училище.
1944–1946 — Учеба в художественной студии ВЦСПС.
1946 — Арест. Приговор к 6 годам лагерей.
1952 — Освобождения из лагеря. Объявление приговора: вечная ссылка в Коми АССР.
1954 — Отмена ссылки.
1956 — Реабилитация.
1982 — Работа над воспоминаниями.
«ЗДЕСЬ ТАЙНО БОЖИЙ ГРАД ЖИВЕТ»
Алексей Петрович Арцыбушев. Имя это вряд ли что скажет даже искушенному читателю. Но, уверен, стоит лишь перечислить то, к чему он был причастен за свою более чем 90-летнюю жизнь, многим он окажется человеком весьма близким. Впрочем, судите сами…
Внук министра юстиции и министра внутренних дел Российской Империи Александра Алексеевича Хвостова («старого Хвостова», как называли его в своей переписке Царственные Мученики), сын тайной монахини в миру м. Таисии (постриженицы старцев известных своей твердостью в вере и уставной строгостью московского Даниловского монастыря), родился он в Дивееве, в доме Михаила Васильевича Мантурова — одного из создателей этого любимого детища преподобного Серафима.
Первые шаги по земле, исхоженной стопочками Царицы Небесной. Детство, совпавшее с предзакатными годами существования будущей Великой женской Лавры, перед самым осквернением ее «бесами русской революции», буквально со всей России устремился неостановимый поток паломников. Здесь перед «погружением во тьму» Святая Русь получала во укрепление Батюшкино благословение.
И каких только людей здесь не было! Простые мужики и бывшие царские сановники, епископы и монахи, студенты, профессора и фабричные работницы. Будущие церковно-прославленные и безвестные мученики и страдальцы. Многие из них заворачивали в гостеприимный дом Арцыбушевых, располагавшийся в трехстах метрах от построенной еще матушкой-первоначальницей Александрой Казанской церкви, той самой, которой, по обетованию Серафимову, суждено стать «ядрышком» будущего чудного Нового собора….
В этом-то домике незаметно возрастал мальчик — внук, сын и племянник монахинь, посошник священномученика епископа Серафима (Звездинского), еще в молодости за свои дивные проповеди прозванного Среброустом.
Потом был разгон Дивеева, высылка в Муром. Улица с ее беспощадными законами. «Чтобы выжить, я должен был стать таким, как все мои сверстники». Но не стал.
Этот внутренний дивеевский стержень не позволит ему и в дальнейшем сломаться, поможет каждый раз после очередного падения встать и идти дальше.
Впрочем, рассказывать о жизни Арцыбушева — это значит пересказывать его книгу. Делать мы это, разумеется, не будем. Но обойти одно из его жизненных обстоятельств все-таки невозможно. Имеем в виду 10-летнее пребывание Алексея Петровича в лагерях и ссылке в послевоенное время, подробно описанное в его повествовании.
Лагерная тема для большинства из нас связана с именами В. Шаламова и А. Солженицына. Это описание ада на земле, созданного для одних людей людьми другими, соотечественниками, часто товарищами по работе, соседями, а иногда даже родственниками. Иногда кажется (по густоте сконцентрированного зла), что человеку там просто не выжить. Жестокая проза, но, наверное, необходимая, чтобы пробудить нашу спящую совесть.
Арцыбушева же все по-другому. Нет, в его заполярной зоне не было легче. И лагеря те же, и время то же. Просто весь тот ужас прошел через восприятие человека глубоко верующего.
…Все мытарства, выпавшие на мою долю, — пишет А.П. Арцыбушев, — принимал как заслуженное, как наказание за свои грехи. Такая внутренняя позиция справедливости наказания, ее необходимости для меня, помогала мне и поддерживала в трудные минуты жизни. Внутри себя, в своей душе, я все принял как должное, как необходимое для меня испытание «.
Нет, это вовсе не толстовство с его «непротивлением злу силой».
Именно активное сопротивление — злу (на следствии и в лагере) — помогло ему выжить и выйти на свободу. В лагерном формуляре для сведения конвоя так и значилось: «Дерзок! Скользок на ноги!»
Читаешь все это, а на память невольно приходит житие преподобного Ефрема Сирина. Этот сын землевладельца из г. Низибии в Месопотамии, живший в IV веке, в юном возрасте отличался раздражительностью и безрассудством. Ложно обвиненный в краже овец, он попал в темницу. Вскоре туда ввергли еще двоих, также невиновных в этом преступлении. Там на восьмой день во сне он услышал голос: «Будь благочестив и уразумеешь Промысл; перебери в мыслях, о чем ты думал и что делал, и по себе дознаешь, что эти люди страждут не несправедливо, но не избегнут наказания и виновные». Эти слова так поразили юношу, вспомнившего прошлые свои грехи, что после этого он твердо стал на путь исправления.
Этот высокий христианский дух явственен и вот в словах Алексея Петровича: «вспоминаю без всякой ненависти и озлобления и всех вертухаев и множество разных «гражданинов начальников», от которых зависела моя судьба, жизнь, смерть. Зло и ненависть, правящие тогда свой кровавый пир, гасились в душе моей могучей силой самого маленького добра, живущего даже в самом тщедушном теле последнего доходяги. Эту силу всепобеждающего человеческого добра я ощущал на себе, оказавшись и в пожизненной ссылке все на том же Крайнем Севере, но уже без привычного своего номера У-102 на спине».
Здесь мы подходим к стержню, лейтмотиву всего в целом повествования Алексея Петровича Арцыбушева. «Вспоминая всю свою прожитую жизнь,— пишет он, — в особенности сейчас, когда я пишу о ней, свидетельствую: МИЛОСЕРДИЯ ДВЕРИ ВСЕГДА БЫЛИ ОТКРЫТЫ!
В тяжелые моменты и обстоятельства всегда приходила помощь — неожиданная и чудесная».
Прошли годы. Позади лагерь, ссылка. Возвращение к нормальной жизни. Без колючей проволоки, лая сторожевых псов, окриков конвоиров, пронизывающих ночь лучей прожекторов, без обязательных отметок в комендатуре и вообще без отношения к себе как к недочеловеку. Семья. Работа в комбинате графического искусства. Жизненные падения и восстания. Много было всего… И вновь в его жизнь вошло Дивеево. Возвращение в мир детства. Работы по восстановлению иконостаса Троицкого собора Серафимо-Дивеевского монастыря. Таким, каким он помнил его, до того как во вьюжный декабрьский день 1930 года его с семьей изгнали из дивеевского гнезда. Причастность к изготовлению ризы на вышедшую в июне 1991 года из долголетнего затвора Великую Дивеевскую святыню — образ Божией Матери «Умиление» — келейную икону преподобного Серафима, перед которой он и предал дух свой Богу. Сошлись начала и концы…
Сергей Фомин
Часть 1. Потомок Рюриковичей
Часть 2. Хождение по мукам
Часть 3. Дела церковные
Часть 4. Моё Дивеево
Часть 5. Российская смута XX-го века
Часть 6. «Но плакать я не буду…»